Вариант Геры - Саша Чекалов

Нет, эти ничего такого не помнили.

Эти – от века помнят только программы. Каждый свою собственную, якобы единственную и неповторимую: как бы самостоятельно сформировавшуюся постепенно в сознании под влиянием неумолимо повторяющихся ситуаций, а может, дремавшую в мозгу ещё до всякого сознания и «ждавшую своего часа»…

Вот, например, они твёрдо вызубрили, что утром надо непременно вставать с постели, быстро «приводить себя в порядок» и – куда-то идти, ехать, спешить… ползти из последних сил! – чтобы, наконец явившись туда, куда им позарез нужно являться, как ни в чём не бывало «делать своё дело»…

По прошествии же определённого времени они, напротив, должны прерваться, чтобы разбрестись по своим норам – и там, почти машинально проделав всё, что требует от них долг перед вечером, в конце концов провалиться в небытие.

Чтобы на следующее утро снова встать с постели и…

Потому что проснувшийся утром человек автоматически прекращает быть законно лежащим и становится предосудительно валяющимся! Человек, если он здоров, не имеет права заниматься тем, чего просит хилая душа его, истосковавшаяся, между прочим, по бессмысленному и необязательному! – нет, он должен переться к чёрту на кулички и «делать, что дóлжно», подчиняя каждое своё движение соответствующему алгоритму… Или он заболел, человек этот?!

Кстати, не мешало бы позвонить Дише: какой-то странный осадок остался после того разговора… Да и матери на работу звякнуть не мешало бы. Хоть узнать, во сколько её ждать. Может быть, ещё удастся сманеврировать как-то…

…между Брюхатовской и Черносельской дорогами. Рельеф Откатьинской пустоши нуждался в значительном преобразовании, что, с учётом необходимости контроля за подвозом инструментов и стройматериалов, вызывало серьёзное беспокойство, если не сказать больше… Предчувствия не обманули Григория Мартыновича. Как он и предвидел, руководство его стихией не являлось, да и вообще… Уже с большим размахом тратились деньги, согнанные с окрестных сёл крестьяне старательно ковыряли землю, а между тем состав грунта всё ещё оставался тайной за семью печатями, что, в свою очередь, не замедлило сказаться на соответствии, так сказать, ожидаемого осязаемому: к рытью котлованов под фундаменты даже не приступали!

Это ещё можно было списать на неблагоприятное стечение обстоятельств, но фактический срыв поставок гранита – явно не что иное, как результат преступного умысла! – между прочим, обошедшийся казне в семьсот пятьдесят тысяч… Встревоженный дилетант мчится в Санкт-Петербург, где добивается аудиенции и лично доводит до сведения Александра своё мнение о перспективах строительства под собственным началом.

Выслушав Айзенштадта, император поручил разобраться в ситуации Бенкендорфу – каковой, подвизаясь в то время военным губернатором Васильевского острова, мог уделять «московской афёре» лишь малую толику времени; в результате строительство вскоре пришло в состояние окончательного паралича.

Слухи об этом, подтверждаемые и донесениями официальных лиц, произвели на царя крайне тяжёлое впечатление. Вскоре он скончался, на трон взошёл Николай, и уже через две недели все работы были свёрнуты, от греха подальше! – после чего с целью выяснения обстоятельств дела под председательством инженер-генерала У. К. Розенфельда была экстренно созвана Временная архитектурная Коллегия. В состав же её вошли как петербургские архитекторы (О. О. Надыбенков, А. И. Монплезир и У. Ф. Дюбуа-Шекснинский), так и их московские коллеги (К. Л. Строберев, К. Р. Басов, Е. Е. Розенталь и Л. А. Кауфман), а также опытнейшие инженеры Н. К. Мицер, К. Н. Прикупенко и В. Н. Моряжин.

Практически все члены этого уважаемого собрания, относившиеся к проекту скептически изначально, в итоге пришли к единому и вполне предсказуемому мнению: осуществить столь масштабное строительство на выбранном месте не представляется возможным. (Якобы разветвлённая система подземных ключей неизбежно явится причиной возникновения плывунов, – ну а если начистоту, то: «Положа руку на сердце, сударь вы наш, слишком уж дорогостоящее предприятие затеяли, переборчик: не столица чай…») Таким образом, к 1827 году возведение собора заморозили на неопределённый срок, а его незадачливый автор и вдохновитель, окончательно дезавуированный, был сослан в

…Царицыно. Ветер приятно холодил разгорячённые лица [будто после правильно сделанного упражнения торифунэ]. Первым выбравшись на причал, Герка подал руку Дишке, но та выпрыгнула сама, без его помощи, и не оглядываясь зашагала по направлению к аллее, ведущей в глубину парка. К тому моменту, когда смотритель, вернув залог, захлопнул окошко, она была уже далеко… Бесшумно нагнав, тронуть её за плечо оказалось плохой идеей. Резко обернулась, ударила по руке: «Какого фига так подкрадываться, а?.. Да не трогай ты меня, вот привязался!» – и продолжила путь. Медленно, чуть пошатываясь.

– В чём дело-то?

– Ни в чём.

– Ты хоть объяснила бы…

– Ни в чём, – повторила она и ускорила шаг. Герка поплёлся рядом.

Впереди, у самой дорожки, вяло переругиваясь, употребляли пиво шестеро балбесов спортивного вида. Завидев парочку, они замолчали и нарочито медленно расступились, пропуская. В следующий момент в животе у Герки неожиданно и вполне отчётливо заурчало, – естественно, раздался дружный смех (если только деланное и вместе с тем хищное, с отчётливой ноткой предвкушения потехи, ржание можно назвать смехом). Ну а Дишка? Она как будто ничего и не заметила… хотя, конечно же, не могла не заметить. Должно быть, потому-то и взяла Герку под руку: явно же демонстративно!

Они уже отошли метров на пятнадцать, где-то так примерно, когда сзади донеслось это вечное «эй»… Почувствовал, как напряглось Дишкино тело.

«Алё, подруга!»… «Не оборачивайся», – шепнул.

Сзади послышался топот, догнали, окружили.

– Зовём, зовём… Глухие?

– Ребята, дайте пройти, вы нам мешаете. (Вот же, блин… Худшей реплики Диша при всём желании выдумать не могла бы.)

– Ого! – Один из кодлы, на первый взгляд самый неприметный, осклабился, показав две стальные фиксы. – Пацаны, мы мешаем.

Произнеся это, он неуловимым, казалось бы, движением, почти не замахиваясь, шлёпнул Диану по губам… Хотел шлёпнуть.

Но рука была перехвачена и резко, до хруста вывернута вертикально вверх. Урод охнул. Выхватив полупустую бутылку, Герка разбил её непосредственно о перекошенную морду данного, э, трудового резерва, затем рывком подтянул его ещё выше и произвёл свой коронный кайтэн-нагэ, а теперь… Теперь – у всех есть отличная возможность полюбоваться на отбитое горлышко, приставленное к шее напавшего. (Напавший мелко дрожит, с него капает.)

– Ну, чего будем делать, пацаны? [Ничем не выдать подступившей вдруг слабости! ни в коем случае!] Чего решим-то?

– Слышь, парень, ты только не вздумай… Ну фигня вышла! – прорезалось и тут же сникло чьё-то бормотание. Дишка, дурында такая, нашарила у себя в сумочке маникюрные ножницы и, держа их перед собой, прижалась спиной к спине Герки. Что вызвало дополнительное замешательство среди урлы.

– Э, да погодите, в натуре… Каратисты, что ли? Кто же знал… Да отпустите вы человека! Замяли, всё!

Помедлив, Герка отпихнул человека от себя. Морщась и невнятно матерясь, человек принялся массировать руку…

Через минуту удаляющиеся фигуры уже таяли в вечерней дымке.

Дишка бросила своё оружие на землю и спрятала лицо в ладошках. А что ещё оставалось!

…Немного посидеть так, пытаясь отогнать видение… Как же! Хрен ты его отгонишь, – разве что пузырь водки высадишь предварительно, да и то… Ещё неизвестно, как на гашик наложится.

Что радует: в котельной довольно уютно. Сухо. И сквозняков нет. Очень кстати – учитывая тот факт, что Иван успел где-то (вероятно, ещё на вокзале) застудить голову и теперь она немилосердно болела. Хорошо, что кореш Савельича каких-то лекарств оставил, и вообще… Если б не они, не Савельич с этим своим кочегаром знакомым, тогда вообще непонятно было бы, где перекантоваться, пока пыль не осядет.

Матрац есть, одеяло, тряпки какие-то… И хавчик: «Краковская», хлеб, консервы… Дня на три хватит, если не слишком налегать. Хорошо.

За Савельича можно не опасаться, не сдаст, – потому как и не в курсе он, по всей видимости. И впрямь обрадовался же, когда дверь отпер, так или нет? Так… Хотя, если вникнуть, то для радости-то особых причин нет. Они ведь почему так долго не виделись: Савельич тогда «по половинке» вышел, вот почему: СДП и прочее хорошее поведение.

Ладно, дело прошлое… Да и можно понять человека: семья у него… Пусть живёт.

(Да, но с чего ж он так обрадовался! Странно.)

…Что портрет не засвечен – вот главный положительный момент во всём этом. Ха! На вокзале раз двадцать опера мимо с ориентировкой ходили. Разок стопанули даже, а толку-то… «Ты, бичара. Не видал вот этого?» – «Нет, начальники, не встречал. Я бы запомнил, у меня глаз намётан». – «Ну и вали отсюда!»